Баловни и изгои. Исторический роман - Петр Котельников

Между нами, живущими сейчас, и людьми прошлого пролегла пропасть времени, смен понятий, религиозных взглядов, а в душах наших тлеет, иногда, нет-нет, вспыхивая огнем, та же жажда наблюдения чужой смерти, чужих страданий. Батальные сцены кинофильмов, фильмы ужасов, разве это не атавизм жестокости?

Не будь вам сказано в обиду,Зачем идете на корриду?Чтоб посмотреть на смерть быка?Римляне тоже, без затейШли посмотреть на смерть людей,Так разве разница меж вами велика?

Что будоражит нервы? Кровь,Или к страданиям любовь, —С прибавкой ловкости движенийТого, кто властвует на сцене.В агонии не ваше тело,Душа не ваша отлетела,Вот – плод всех ваших совершений!

Чем вы, зрители, рискуете? Да, ничем! Пощипывает кончики нервных окончаний сцена жестокости, рождающая у вас бурю эмоций. Выброс адреналина может закончиться даже тем, что не выдержит нагрузки уставшее, больное сердце ваше! Также во времена Древнего Рима, зритель ничем не рисковал, располагаясь высоко над ареной, защищенный каменной крепкой стеной. К тому же шли в цирк не только посмотреть сцены жестокости, но и себя показать. Складки пеплума (плаща) скрывали недостатки оплывшей от избытка жира, фигуры. Белоснежные из тончайшего льна столы (платья) молодых женщин, их завитые, уложенные в красивые прически волосы, тонкий запах ароматических масел возбуждали зрение и обоняние тех, кто еще не растерял во времени и пространстве дары богини Венеры. Простого покроя мужские тоги, с полосой пурпурного вета-свидетельство высокого общественного положения носившего их, и тоги без полосы, располагались так, чтобы владельцы их, не теряли из виду объект личного интереса, и, более главное, императора, ласкового взгляда которого всегда ожидали. Здесь, встретившись с друзьями и знакомыми, можно было в перерывах между сценами насилия, происходящими на арене, поговорить о делах, выпить вина и принять пищу, количество и качество которых зависело от толщины кошелька. Здесь можно было просто, от нечего делать, лицезреть толпу, состоящую из людей разных национальностей и разного общественного положения: простых римских граждан, актеров, комедиантов, вольноотпущенников, старых, покрытых многочисленными рубцами, гладиаторов и прочих, и прочих… Но вернемся к Нерону…

Воспитатель и друг Нерона философ Сенека не мог не воспитать в душе своего ученика чувства увлечения красотой, гармонией прекрасного. Не этим ли определяются действия императора в градостроительстве и зодчестве? Он был родителем архитектурной революции, изменившей как тип домов, так и планировку улиц. Для Рима характерны были скученность и теснота. Они воспринимались, как свидетельство сплоченности и гражданской солидарности. Никаких правил в постройке зданий до Нерона не соблюдалось. Чаще всего это был многоквартирный и многоэтажный жилой островок, в море таких же построек, этажи которого надстраивались от случая к случаю, поддерживались, чтобы он не рухнул, подпорками. А сколько, последовательно, за долгие годы появлялось пристроек, расширяющих дом, и делающих его безобразным? Улицы узкие, не спланированные, с множественными тупиками. По правилам установленным Нероном, улицы были расширены и выпрямлены. Дома ограничены собственными стенами, иными словами, запрещалось делать к ним пристройки. Запрещалось застраивать дворы. Ограничена этажность…

Для себя Нерон построил «Золотой Дом» – дворец. Начал он отстраивать его сразу после пожара, но не успел закончить. Дворец был построен в виде виллы, загородной резиденции, приспособленный к отдыху, и не просто к отдыху, а просвещенному отдыху и наслаждению природой. Он окружен садами и водоемами, с небольшими беседками на двух собеседников, миниатюрными каскадами. Отделка отличалась необычайной роскошью – строения дворца тонули в позолоте, драгоценностях и перламутре. Вестибюль представлял собой квадратный двор, окруженный портиками, в центре которого возвышалась 35-метровая статуя Нерона, отличавшаяся поразительным портретным сходством. А какие фрески на стенах! Взяты они из греческой мифологии, связанные с причудливым сочетанием форм, в природе разобщенных, с метаморфозой и травестией. Фресковые сюжеты и мотивы использовались для перспективного «пролома» стены и создания в замкнутом объеме комнаты ощущения пространственной бесконечности.

Архитектурная реформа оказалась не всем приятной. Все это демонстративно противоречило римским традициям, вкусам и нравам, так что после Нерона Тит Веспесиан снес большинство построек, сделанных Нероном, а на месте искусственного озера выстроил Колизей и подарил его городу. Чем это можно было определить, если не ненавистью к Нерону? А ведь Тит был один из тех, кому доверял Нерон, кого он послал усмирить взбунтовавшуюся Иудею!

Пожар вспыхнул глубокой ночью и быстро набрал силу, захватывая один жилой массив за другим. Небеса окрасились в грозно багровый цвет, блики огня играли на водах Тибра. Толпы людей метались в огне. Многие, горя, как факелы, бежали к реке и бросались в струи ее. Клубы дыма заволокли Рим. Несло запахом горелых тел людей и животных…

Пламя гуляет. Огонь до небес.Рушатся стены и крыши.Целый поселок лавчонок исчез,Бога огня люди слышат.

С шумом и треском на виллу напал,Лижет с урчаньем другую,С крыши на крышу он в пляске скакал,Нет, не унять… ни в какую!

Съест до чиста все, что может гореть,А не сгорит, так – оплавит.Скольких настигнет внезапная смерть…Пепел, да кости оставит!

Мне кажется нелепым обвинять Нерона в поджоге Рима, мотивируя тем, что, уничтожая постройки старого типа огнем, Нерон подготавливал площадку для строительства новой, прекрасной планировки, столицы.

Только Нерону не нужен пожар.Кара постигла столицу!Сколько, создав недомолвок и свар,Рим породил небылицы!

Отрицать сам факт огромного пожара нельзя. В 64 году в Риме возник самый грандиозный пожар, Он уничтожил большую часть города, лишил крова сотни тысяч людей. Причины пожара точно не устанавливаются. По одной версии первыми загорелись бесчисленные лавчонки, которые в большинстве своем принадлежали выходцам с Востока. Так как христиане считались одной из восточных сект, то и ярость римлян, пострадавших от пожара обратилась главным образом против них. Тем более что основоположники христианства, как и сами христиане, были иудеями, которых римляне не слишком жаловали и ценили. Нерон уловил настроение народа, и обрушил против них чудовищные репрессии. Возможно, такими репрессиями Нерон отводил от себя обвинение в поджоге города. Ненавидя императора, враги его распускали подобные слухи. Таких свирепых преследований не было еще в Риме. Не отсюда ли и отношение христиан к личности самого Нерона? Как говорится на Руси: «Как аукнется, так и откликнется! А может, фундамент ненависти был заложен теми, кто разрушительную силу естественных и искусственных событий (пожар в Риме и последующий за ним голод) решили переложить на плечи одного императора? Но одному, даже человеку семи пядей во лбу, ноши такой не понести.

Впрочем, разве только один Нерон так жестоко относился к христианам? Вот, что пишет Тацит, родившийся всего через двадцать лет после казни Христа: «Христа казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат. Подавленное на время это зловредное суеверие стало снова прорываться наружу и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме». Как видите, оценка христианам дана самая отрицательная.

А лучше ли обращались с христианами даже во времена «доброго» императора Траяна? Жил в те времена известный аристократ, оставивший о себе память письмами, являющимися не только источниками сведений, но и образцами художественного творчества. Имя его Плиний Младший. Среди множества его писем есть одно, посвященное судебному дознанию относительно афинских христиан. Вел дознание это сам Плиний. Был какой-то анонимный донос, по которому велось следствие. В ходе следствия список обвиняемых сильно разросся. Среди обвиняемых оказались и люди «нежного», как пишет Плиний, возраста и взрослые, и женщины, рабы и свободные, в числе их и такие, кто обладал правами римского гражданства. Разбирательство велось сообразно правовому статусу каждого. Рабов допрашивали под пыткой, считая только таким путем достижения истины. «Безумцев» из тех, что обладали правом римского гражданства, Плиний отправлял для допроса в Рим, а упорствующих местных жителей казнил своею властью. Отрекшихся от христианства – отпускал. «Они утверждали, – пишет Плиний, – что вся их вина или заблуждение состояли в том, что они обычно, по определенным дням собирались на рассвете, воспевали, чередуясь, Христа, как бога… После этого они расходились и, приходили опять для принятия пищи обыкновенной и невинной… Тем более, счел я необходимой под пыткой допросить двух рабынь, назвавшихся прислужницами, что здесь было правдой, и не обнаружил ничего, кроме безмерного уродливого суеверия… Зараза этого суеверия прошла не только по городам, но и по деревням и поместьям, но, кажется, ее можно остановить и помочь делу». Рим в тот период времени был веротерпим, христиане вызывали подозрение властей, прежде всего как тайные общества, неведомо, что замышлявшие. В обстановке брожения, переворотов, противоправительственных заговоров власти подозрительно относились к таким организациям и запрещали их. Вот, каков был ответ на письмо Плиния императора Траяна: «Выискивать христиан незачем; но если поступит донос – наказывать, раскаявшихся – помиловать». Возникает вопрос: а за что наказывать? Ведь в Древнем Риме в правление императоров не преследовали тех, кто верил в финикийских богов и богинь. И строились в Риме храмы богов Древнего Египта. В этих верованиях жестокостям уделялось немало места, А вот религия, зовущая к всетерпению, мирная в основе своей, объявляется зловредной. Все, вплоть до чудовищных казней, направлено на искоренения христианства. А не лучше ли начать борьбу против веры, обезглавив ее, убрав из нее само рождение и существование Иисуса Христа? Пожалуй, так и делали! Но, не удалось вырвать из памяти людской имя создателя христианской церкви, ни массовыми репрессиями, ни казнями жестокими.